– Ахаха-а-а-а!

– Не выдавайте меня, пожалуйста! А то Нарка обидится.

– Не будем!

– Обещаете?

– Обещаем.

– Вот спасибо!

К трем часам дня, вся расфуфыренная, явилась на торжество наша семья. Ну, кроме папы, конечно. Папа должен был приехать сразу после работы.

Первым делом, прямо с порога, мы исполнили «К сожаленью, день рожденья только раз в году». Дядя Мотя на нашу песню отреагировал странно – часто моргал и контуженно дергал головой.

Следом настала пора подарков.

– Вот это да-а-а-а! – Ба пришпилила рядом с желтой брошью красную. – Теперь я дважды медалистка. Одну медаль буду носить по четным дням, а другую – по нечетным.

Каринка преподнесла юбилярше натюрморт собственной работы, Гаянэ спела песенку. Сонечка упрямо сопела, но таки уступила нашим увещеваниям и прочла стишок Агнии Барто: «Это Масёнка пьяснуясь, с боку на бок повейнюйась».

Дядя Мотя на «Масёнку» отреагировал весьма предсказуемо – сорвался в тонкий визг. Мы даже удивляться не стали, потому что привыкли к такой странной реакции взрослых – они всегда всхлипывали по углам от Сонечкиного оригинального исполнения «Машеньки».

В конце торжественной церемонии, со словами: «Любимой Розе Иосифовне от всей нашей семьи», – мама вручила имениннице жемчужный комплект – кольцо и сережки. Ба долго ахала и отказывалась принимать дорогой подарок, а потом даже немного поплакала от счастья, потому что давно мечтала о таком комплекте.

А потом мы дружно занимались подготовкой к праздничному вечеру – пока взрослые раскладывали в гостиной большой стол, накрывали его крахмальной скатертью и расставляли приборы, дети сворачивали бумажные салфетки треугольником и протирали до блеска хрустальные бокалы. Вообще вели мы себя на удивление ответственно и совсем не шалили – никому не хотелось портить настроение Ба в ее законный юбилей. И даже Каринка вовсю старалась – притащила со второго этажа стулья и помогала маме аккуратно раскладывать по тарелкам закуску.

Ба усадила брата молоть кофе, а сама руководила сервировочным процессом. Периодически поглядывала на часы – автобус Фаи прибывал в 17.00. Встретить ее должен был дядя Миша. И, хотя до приезда сестры времени оставалось еще много, Ба все равно волновалась – это был первый визит Фаи в наш городок, и Розе Иосифовне очень хотелось, чтобы встреча прошла на высшем уровне.

К сожалению, высший уровень накрылся медным тазом, потому что автобус Фаи прибыл в Берд не в 17.00, а в 15.50. Причиной тому была радостная весть, постигшая водителя Гарика в Ереване. За несколько минут до выезда на ереванский автовокзал дозвонился его тесть и сообщил, что Гарик стал дважды счастливым отцом – жена на рассвете родила ему мальчика и девочку.

– План на детей выполнил за раз! – пел всю дорогу Гарик, срезая крутые повороты Иджеванского серпантина под таким сумасшедшим углом, что тете Фае ничего не оставалось, как, вцепившись мертвой хваткой в сумку, молиться о том, чтобы автобус в целости и сохранности добрался до пункта назначения.

Бердский автовокзал встретил одетую по-городскому незнакомку с неприкрытым любопытством. Люди тут же кинулись расспрашивать, надолго ли приехала Фая, и что она привезла в своих больших сумках. Одна усатая старушка пощупала подол Фаиного плаща крючковатыми пальцами, поцокала восхищенно языком:

– Небось импортное?

Фая выдернула подол из клешней старухи, подхватила сумки и выползла на улицу – подышать свежим воздухом. Воздух был воистину свежим – пах озоном, бурным весенним цветением и влажной землей. Фая вдохнула полной грудью, еще и еще. Улыбнулась своим мыслям. Окинула взглядом окрестности. Справа от вокзала, утопая по крыши в деревьях, виднелись каменные дома с деревянными застекленными балконами. Слева возвышался длинный пятиэтажный дом странной полукруглой конструкции.

«Кажись, цивилизация», – опрометчиво решила Фая.

Возле входа в автовокзал стояла длинная деревянная скамья. Фая вытащила из сумки дорожный термос, налила в крышечку чая, уселась на скамью. Нашарила в сумке пачку сигарет. Чиркнула спичкой, с удовольствием затянулась. Положила ногу на ногу, отхлебнула чая и приготовилась ждать.

Движение вокруг автовокзала встало. Сначала окаменели люди, потом, со скрипом тормозя у тротуара, выстроились в длинную цепочку автомобили, следом, булькая мазутом и отчаянно тарахтя, уткнулся барабаном в фонарный столб насквозь ржавый кормоуборочный комбайн. Из окон полукруглой пятиэтажки гроздьями высыпали зрители, отъехавший от автовокзала желтый, забитый доверху пассажирами и прочим домашним скотом «пазик» резко затормозил и задним ходом вернулся к остановке.

Все, не мигая, уставились на Фаю.

Фая заволновалась. Что-то в окружающей действительности было не так, и это «не так» явно касалось ее. Она немного подумала и убрала ногу с ноги. Откуда ей знать, может, в этих диких краях не принято сидеть в общественных местах нога на ногу?

Публика весьма заинтересованно наблюдала за телодвижениями приезжей. Не мигала, не отмирала.

Фая нервно затянулась.

– Дочка, – наклонилась к ее уху старушка, у которой Фая вырвала подол своего плаща, – ты же не пилят, чтобы папиросы курить? Или я что-то о тебе не знаю, и ты таки пилят?

– Чего пилят? – Фая мигом загасила сигарету и уставилась на старушку.

– Совсем пилят, – пояснила старушка, села рядом и сложила крючковатые руки на коленях.

Как только Фая загасила сигарету, вокзал пришел в движение – люди, оживленно обсуждая незаурядное событие, вернулись к своим побросанным сумкам, «пазик» бибикнул и тронулся в путь, комбайн отцепился от фонарного столба и пополз дальше.

Фая допила чай одним глотком, прикрутила крышку термоса. Убрала его от греха подальше в сумку. Покосилась на старушку, села прямо, сложила на коленях руки. Старушка одобрительно хмыкнула. Откинулась на спинку скамейки, поправила темный платок на голове.

– Ты к кому приехала?

– К сестре.

– К Розе Шац?

– Как вы догадались? – опешила Фая.

– Очень похожи. Я Розу вот такой помню, – старушка показала рукой на проходящую мимо молоденькую девушку. – Худая была, с длинной косой. Григоренц Седа как родную ее приняла, дочкой называла. Роза потом за инженера Серожа замуж вышла, Мишу родила.

Фая расслабилась. Раз старушка так хорошо знает ее сестру, значит, бояться нечего.

– Как можно позвонить Розе, чтобы они приехали за мной?

– Зачем? Миша уже едет сюда.

– Откуда ему знать, что автобус приехал на целый час раньше положенного времени?

– Оттуда, – отрезала старуха и снова вцепилась в подол Фаиного плаща, – матерьял-то какой странный, никогда такого не видела.

– Синтетика.

– Хэх, чего только не придумают.

Через минуту, остервенело кряхтя, к автовокзалу подъехал Вася.

– Вот и он, – кивнула старуха.

– Миша, – выдохнула Фая, когда, счастливо загрузив в «газик» сумки, они наконец тронулись в путь, – а как ты узнал, что я раньше приехала?

– Мне директор автовокзала позвонил. Говорит – тут женщина, очень похожая на Розу, курит на весь город и работу мне срывает! – передразнивая всполошенный голос директора автовокзала, с хохотом рассказал дядя Миша.

– А что, женщины у вас вообще не курят?

– В Ереване курят. Но Берд – не Ереван.

– Это я уже поняла. А что такое «пилят»?

– Фая, я тебя поздравляю! Пять минут как в наших зубодробительных краях, а уже «пилят»!

– Мойше!

– Факира! Ну чего тут непонятного? Пилят – это переиначенное на наш манер матерное слово на букву «бэ».

– Да что ты такое говоришь!

– Ну! Другие годами к этому идут. А ты за несколько минут справилась!

– Вот шлимазл!

– Я тоже рад тебя видеть.

Тетя Фая нам очень понравилась – громкая, немного смешная, очень похожая на Ба, она внесла своим появлением в предпраздничную сумятицу настоящий разнобой – все сразу побросали свои дела и открыв рты наблюдали, как она бьется в счастливой истерике, обнимаясь с родными, пытаясь рассказать сразу все новости и жалуясь на бесцеремонный прием нашего городка. Первым делом она троекратно расцеловалась с Ба (Роза, душа моя, я нашла тебе хорошие английские поддерживающие чулки от варикоза, три пары), далее стала обниматься с братом (Мотя, ты этой прической в гроб меня вгонишь, сказано было: коротко постригись!).